воскресенье, 31 января 2016 г.

Свои герои

Я люблю букинистические магазинчики. В них особенное настроение и своя атмосфера, будто существуют они вне времени, как бы наблюдая за жизнью сегодняшней. Безмолвные наблюдатели, видавшие многое, но не утратившие интереса к жизни. Обычно, такое отношение к происходящему бывает у глубоких стариков, при этом они не навязывают свою точку зрения, а смотрят на происходящее с некоторой тоской.

В нашем городе с букинистическими магазинами все обстоит не так уж и плохо: два из них всеми правдами и неправдами продолжают существовать. Они не развиваются, но свои постоянные покупатели у них есть - странные и немного чудоковатые люди. Частым гостем одного из таких магазинчиков являюсь и я.

Этот магазин с неприметной дверью затерялся среди более успешных соседей, привлекающих внимание яркими вывесками и обещая молниеносное решение практически любых человеческих потребностей: от покупки свадебного платья до приобретения сверхмощных наушников. Я люблю приоткрывать эту неприметную дверь в мир, наполненный шорохами, немного затхлым запахом старых книг и ощущением поиска несметных интеллектуальных сокровищ. Мои любимые полки книг расположены в самом дальнем углу, туда довольно редко заглядывают книголюбы, может быть от того, что поэзия сейчас крайне не в тренде, особенно классическая. Тем не менее, свои букинистические поиски я начинаю с этого угла, и они неизменно увенчиваются успехом. В очередной свой поход, исследуя книжный развал, я обнаружила небольшую книжицу в скромном, но выразительном переплете – «Борис Пастернак. Cтихотворения», изданную «Молодой гвардией» в 90-е годы.



В тот самый период безвременья и рассредоточения. Удивило еще и то, что предисловие было написано человеком с Алтая, из Бийска. «Вот так встреча», - подумалось мне. Повертев в руках, я обратила внимание на цену – 14 рублей. Четырнадцать! За сотню стихотворений классика, вместивших в себя переживания, откровения, душевные метания, да и едва ли не всю жизнь уникального человека. Тут же мой взгляд упал на соседнюю полку, где растопорщив белые страницы лежал роман Донцовой, вероятно, подарочное издание. Я провела рукой по гладкой обложке и заглянула на последнюю страницу – 300 рублей…

Этот поход в букинистический у меня был особенно удачным. Я купила и Паустовского, и воспоминания Никулина, и книгу о народных промыслах, и Пастернака за смешные 14 рублей. И действительно было бы смешно, если бы не было так грустно…


Выходя из магазина, я запнулась о коробку, стоявшую у двери. Большая картонная коробка, на дне которой беспорядочно лежало несколько книг. Я знала, что книги, которые долго никто не покупает, выкладывают в эту коробку, их может забрать любой желающий и на любые цели. Я обратила внимание на названия: пара книг была посвящена способам экстренного похудения, а еще была книга…революционных стихов Маяковского. Я открыла ее и долго рассматривала рубленные строки, бегущие вразброс по страницам. И было грустно от закатного солнца, от почерневшего январского снега по обочинам дороги, от острого осознания того, что у каждого времени свои герои. И книга одного героя, некогда нобелевского лауреата, стоит 14 рублей, а другого, певца революции, вовсе лежит беспризорная у двери магазина в коробке для мусора…

суббота, 23 января 2016 г.

Январский шепот


Морозы стоят январские, крепкие, трескучие. Вечерами закаты алые, будто диковинная Жар-птица, пролетая по небу, уронила багровые перья.

На Крещение гадали, лили растопленный воск в медный таз со снеговой водой. Диковинные, чудные фигуры доставали занемевшими пальцами. Мне вылилась открытая книга – добрый знак. Книга всегда добро – знание, свет, созидание.


Утрами снегири плотными серо-алыми шариками сидят на ветках рябины. Переговариваются, спорят, поклевывая замерзшие ягоды. Я наблюдаю за ними, сидя у окна с книгой в руках. Кажется, что даже понимаю, о чем они толкуют. Впервые за долгое время я перечитываю вестальную поэзию Татьяны Смертиной. С юных лет не открывала этих страниц, не прикасалась к ним душой. А тут вдруг потянуло, защемило что-то внутри, а потом разгорелось, будто пожар полыхнул. Со Смертиной у меня отношения особенные. Впервые ребенком увидела главы ее «Татьяниного календаря» в «Школьной роман-газете». Что-то подлинно русское, настоящее, сокровенное разбудила во мне ее поэзия. Под впечатлением ходила несколько недель, все казалось, что невидимое – вижу. А каждый новый месяц я стала заглядывать в «Татьянин календарь», в надежде найти сокровенные строки. В поиске своего пути очерствела у меня сердце, все реже я возвращалась к чудным записям сорвижской пророчицы. А тут внезапно запросила душа, и вот читаю ее строки, а внутри, будто подснежники в мороз расцветают.

Вчитайтесь только:

«Шелестят-поют-плачут снега над Россией. Летят синеглазо. Белокосо метут-стелются. Вздыхают домовые, зеленью глаз из углов посверкивают. Вскрикивают подо льдами русалки и стонут лешие. Кокошник зари над лесом сверкает, багрянец льет прямо в лед - алые цветы восходят, алые, засветные! Я алые цветы на белых снегах, в дремучих травах и под водою собирала. Сплела то ли венок, то ли нимб. Сияет он над бровями, пока пишу Вам, милые отроки. А по страницам и строкам летят то снега, то лепестки...». Это из редкой, частично изданной книги «Татьянин календарь». Образно, тонко, лирично…

Под январский шепот ее стихов получились у нас эти фотографии. Не готовились, не продумывали, просто бродили по старой части заснеженного деревянного Барнаула. И получился очень искренний и личный рассказ из нескольких фотозарисовок.












P.S. Больше узнать о Татьяне Смертиной можно на ее Сиреневом сайте (ссылка). Там собрано многое из неизданного. 

воскресенье, 17 января 2016 г.

Брошь «Маргарет», баварский фарфор и воздушный зефир

Я всегда относила себя к категории людей, у которых не было кумиров. В юности, я, конечно, пережила острое увлечение творчеством Есенина, но назвать его кумиром вряд ли решусь, потому как образ жизни этого человека до сих пор мне не совсем понятен. Однако не суть. Помните, кто-то говорил, что успех на 99% состоит из упорства и всего лишь на 1% из таланта? Как бы скептично это не звучало, но я всецело поддерживаю эту житейскую арифметику, потому что убеждена – каждый человек делает себя сам. В этом отношении, пожалуй, у меня все же есть предмет для наблюдений, человек, образ, персона, личностные качества которого вызывают мое глубокое уважение. Это госпожа баронесса Тэтчер. Я ни в коем случае не ассоциирую себя с этой женщиной, однако мне импонируют ее волевой характер и работа на результат. 

Брошь марки Trifari, 60-е гг ХХ века, США

Эту классическую брошь я окрестила «Маргарет», настолько она оказалась похожей на лаконичные веночки, инкрустированные жемчугом, которые можно часто наблюдать в образах «железной леди». 



Классика в моем понимании – беспроигрышный вариант, тот самый случай, когда запоминается не отдельно взятая деталь, а образ в целом. Именно поэтому я остановилась на сочетании черного платья-футляра, жемчужной нити и броши-венка, подбирая наряд на торжественное мероприятие по случаю Дня печати.


А еще эта нежная брошь ассоциируется у меня с воздушным зефиром и тонким баварским фарфором, все достойно, лаконично и преувеличенно просто. Так, как я люблю.


суббота, 9 января 2016 г.

Книга из чужой библиотеки

Многие убеждены, что ни о чем не нужно жалеть – все идет, так как должно быть. А я все равно жалею: о несостоявшихся встречах, о несказанных словах, о не случившейся дружбе… Вот и сейчас, оглядываясь на 29 лет моей жизни я нет-нет да и вспомню о людях, которые были очень близко, но так случилось, что прошли мимо моей судьбы стороной. 


Недавно, разбирая книжный шкаф, я нашла книгу, которая заставила меня перетряхнуть воспоминания о человеке, который определил мое отношение к профессии.

С самого начала я росла очень своеобразным ребенком, не сказать, что родители денно и нощно занимались моим воспитанием и прививали хороший вкус, нет. Мое воспитание складывалось из прочтенных книг. Бог невесть откуда я узнавала об авторах, отыскивала их в семейной библиотеке, а бывало и в школьной, и читала. Так, одна фамилия дополняла другую и вот уже через целую плеяду, связанных меж собой людей другой временной эпохи, я познавала жизнь нынешнюю. Выбор книг зачастую был противоречивый: письма Бетховена соседствовали с учениями Леонардо да Винчи, работы Станиславского стояли в одном ряду с книгами по судебной медицине. Были и особые пристрастия: безрассудная любовь к Есенину и почитание творческого гения Пастернака. Все это рождало странный, наполненный разными ощущениями и впечатлениями мир, одного отдельно взятого подростка. Ночами писались стихи, получалось некое подражание Ахматовой, потому что своего стиля еще не было, а начинать с чего-то было нужно…



Помню однажды, про меня написали статью в местной газете. Даже шрифт заголовка и тот до сих пор стоит перед глазами, пафосного такого заголовка: «Могу день и ночь читать Есенина и Пастернака». Уже не знаю, говорила ли я такое, наверное, нет, потому что читала я много, но при всем этом оставалась обычным ребенком со своими горестями и радостями в виде двоек по алгебре и любимых мною походов по грибным местам. Статья эта очень осложнила мне жизнь – ребята во дворе читали ее вслух и громко смеялись, цитировали меня и коверкали слова. Было очень обидно, тогда я еще не понимала, что они просто завидовали. Объяснить мне это тоже было некому. Однако этот противоречивый материал, рисовавший меня страшно одаренным ребенком, попал в руки к приятелю моего отца. В то время это был очень матерый и известный не только в крае, но и за его пределами, журналист Борис Рождественский. Не знаю, по какой причине, но этот человек захотел меня увидеть и передал через отца, отношения с которым у нас уже были в стадии безразличия, приглашение в гости. Я насторожилась и внутренне напряглась, но приняла приглашение. 

Помню теплый летний день, широкую центральную улицу, солнце, пробивающееся сквозь круглые молодые еще тополиные листья, а я шагаю на встречу и все думаю: «а надо ли?». Дом его был большой, с высоким мезонином, утопавший в цветущей сирени и багульнике. Калитка скрипучая, рассохшаяся, будто никто ее никогда не ремонтировал. «Сразу видно, человек творческой профессии живет, интеллигент, не может привести в порядок», - подумалось мне. Тогда же мне вспомнилась история с дедушкой, который увидел непоправимую поломку и обесточивание летней кухни в обычной перегоревшей лампочке. Деду просто не пришло в голову, что она… попросту перегорела. Вот и здесь история мне показалась похожей. 


Встретила меня супруга журналиста – сухонькая и очень манерная женщина в ослепительно белой блузе с пышными рукавами. «Клара Ивановна», - сказала она мне, протянув худую ухоженную руку. Хозяин дома меня встречать не спешил, и Клара Ивановна, предложив чай, провела меня в библиотеку. Я зашла в распахнутую дверь и замерла – это была настоящая библиотека со стеллажами под самый потолок, со стремянкой, с причудливыми картинами на стенах. Книг было очень много, разных, в старых переплетах и в новых, в ярких съемных обложках и с матерчатыми боками…Я заметила на полках знаменитую серию «Библиотека всемирной литературы» (БВЛ), насчитывавшую 200 книг, по тем временам редкость и сказочное богатство для любого библиофила. Вся история человечества, начиная от античности и до наших дней, была собрана под этими причудливыми обложками – 163 килограмма знаний и человеческих впечатлений (именно столько весили все 200 томов).

Пока я в изумлении созерцала библиотеку, из-за стеллажа вышел кругленький, приземистый человечек с большой седой головой. Я взглянула на него и уловила неясное сходство с…гномом. Он предложил мне сесть и начал расспрашивать обо всем на свете. Я помню, что отвечала сбивчиво, а он задавал вопросы голосом экзаменатора, с легкостью перескакивал с одной темы на другую и не давал закончить ответ. Потом выдал, что журналисту следует уметь четко формулировать свои мысли и больше читать. На его взгляд, моим непростительным упущением было то, что в свои 13 лет я не читала Гомера. А «Божественная комедия» Данте, не произведшая на меня должного впечатления, верное свидетельство моего дурновкусия. 

Я терялась от такого разговора, родные меня никогда не хвалили, но и такое открытое порицание моих интересов я тоже не встречала. А он все говорил и говорил о литературе, о журналистике, о служении слову…Беседа у нас не клеилась, и я засобиралась уходить, тогда Борис Константинович с усмешкой сказал: «Ну что ж, нужно формировать у тебя вкус к хорошей литературе, милая». 

Он подал мне две книги: название первой я упорно не могу вспомнить, а вторая - Игорь Северянин. Прощаясь, он сказал, что как только я прочту книги, должна прийти снова. Провожавшая меня Клара Ивановна, пыталась отвлечь разговорами о чудных садовых пионах, набравших цвет, но меня, к ее сожалению, цветы в тот момент не особенно волновали. Правду сказать, меня очень обидело пренебрежительное отношение этого человека, и пусть к нему пришла обычная школьница, это не давало ему права так открыто заявлять о несостоятельности моих литературных вкусов. Не сложно догадаться, что после такого «радушного» приема, к журналисту я больше не пошла. И от того более странно было услышать его слова, переданные моему отцу, что мол, ребенок-то сам у себя на уме, точку зрения имеет, авторитетов для него нет, качества, в принципе, хорошие, толк будет… 


Спустя несколько месяцев, он звонил нам домой, но разговаривал с мамой, интересовался мной и моими успехами в школе, передавал приглашение в гости, но я так же скоро забыла это приглашение, как и обиду на него самого. Дружбы не случилось.

Уже много позже, будучи студенткой университета, я писала курсовую работу об алтайских журналистах и нашла несколько статей Рождественского. Зачиталась, начала искать еще, читать, делать выписки…и впервые я ощутила необъяснимое чувство упущенного времени. Прошло несколько лет, и в очередной приезд к маме я стала расспрашивать ее о Борисе Константиновиче, она удивилась и рассказала, что в феврале 2009 года его не стало.

«Знаешь, а ведь звонил он тебе, должно быть в начале декабря. Спросил, как твои успехи, все ли хорошо с учебой. А я ему похвалилась тогда, что тебя в новости на телевидение взяли. Он так расстроился, все говорил, что тупиковый путь, что нужно не с микрофоном бегать, а писать. Странный такой. Да ты в голову-то не бери, он болел тяжело, онкология, один совсем остался, Клара Ивановна же раньше умерла. А знаешь, что он еще натворил? Поджег свою библиотеку. Облил все бензином и подпалил. Говорят, полыхала, как факел… Ничего ровным счетом спасти не удалось…», - поделилась мама.

Я все вспоминаю ее слова и сожалею о не случившемся, печалюсь о не сделанном, недосказанном. И надо же было мне тогда обидеться на его слова, не понять, что намеренно он «колол» меня ёмкими фразами, пытаясь понять, что я за чертополох. И сколько интересных бесед мною упущено, и целая жизнь талантливого журналиста, человека с неспокойным сердцем прошла мимо меня…

И остались лишь крупицы памяти, да книга…из чужой библиотеки…


суббота, 2 января 2016 г.

«Вынул я кольцо у попугая…»

Вот они первые дни 2016 года. Спокойные и долгожданные. Впору бы подвести итоги 2015 года, но пока к этому не лежит душа. Хочется быть здесь и сейчас, и, наконец, начать ценить каждый из этих 365 дней, которые лежат передо мной веером, словно новая колода карт, обещая много нового.

После невероятной оттепели с затяжными дождями, к нам пришли морозы. Я очень люблю зиму, пожалуй, даже иногда сильнее, чем осень. Люблю ее холод и немногословие, монохромность и спокойствие, таящее внутреннюю силу.

Я так сильно ждала этих новогодних праздников, что совсем не заметила, что они наступили. Я прихожу в себя от напряженных дней, наслаждаюсь минутами покоя и ничегонеделания. Даже свою давнюю подругу – вышивку – я попросила мне не мешать, и теперь только сплю и читаю, лежа в теплой постели. Такой бережный постельный режим восстановления после рабочей суеты.


Под занавес 2015 я получила много подарков старинных и чудных. Буду говорить о них, делиться наблюдениями и впечатлениями. Мне есть, что рассказать, правда. Есть то, что вынашивалось целый год, но расскажу об этом только сейчас, есть мысли, чувства, идеи, которые воплотятся в слова только в этом году. Через призму прошлого с утроенной силой я стала ценить настоящее. Это так ценно и непостижимо, и я счастлива открывать в себе новые грани.




Первые два дня нового года я перечитываю Есенина. К своей неразделенной юношеской любви я не возвращалась со школьных лет. А все началось с чудной броши – Попугая от Trifari 60-х годов. Я все силилась вспомнить – ведь есть у него что-то о попугае … и ведь вправду есть:


Коль гореть, так уж гореть сгорая,

И недаром в липовую цветь

Вынул я кольцо у попугая —

Знак того, что вместе нам сгореть.


Это теперь мой любимый и желанный аксессуар, сопровождающий меня в непременном дуэте с платьем винного цвета.

В этом году я запланировал себе столько важных дел, приятных встреч и необходимых вещей. Так много нужно успеть в бесконечной временной круговерти!


Дорогие мои, как проходят ваши дни нового года? Какие цели вы определили для себя, что задумали и напланировали? Делитесь, рассказывайте, ведь это так важно это и есть наша жизнь!

И, да, с почином меня в новом году) Новый пост, это, как новое платье)